Снег

За полчаса до артналёта ...
Затем замёршая пехота,
По пояс увязая в грязный снег,
Проложит кровью алый след
И захлебнётся в снежной мгле.
А ночью, из чернильного извне,
Неспешно саван сине-белый
Укроет взвод заледенелый ...

Венчальное

Вот и всё, пулемётная лента
Как шкура змеи, пустая у ног.
Тишина... Лишь, изредко, где-то
Бьёт одиночка, что патроны сберёг.
Ты держись, браток, а мне -
Минута-другая, не боле.
Тянет камнем ребристая смерть на ремне,
Хорошо, хоть тебя сэкономил.
Заветный окурок, последняя спичка -
Остаток богатства в цинке помятой.
Не суетись, затянись, истеричка,
Воткни свою косу в бруствер горбатый.
Посиди, отдохни. Знаю - много работы.
Подождут, не обидятся, тут уж поверь.
Вон и так, накосили не менее роты
Аккуратным рядком в землицу-постель.

Вот и пришло наше время венчальное.
Грязный окоп взамен алтаря,
Гранатной чеки кольцо обручальное,
А моим передайте, что я ....

"Орёл да Кромы - первые воры" (пословица)

"Первые воры – в Орле, да на Кроме,
Тати безстудные русских земель.
Был самозванец вчера на подъёме,
Ноне – долблёнкой, севшей на мель.
Сказки разбойные яз пролистаю,
Дюже упорных огнём допрошу,
Помыслы слова и дела узнаю,
Дыбой да плахой клепати пишу..."

"...Эх, не поспел, не ушёл перекатом,
Конь убоялся стремнины вразрез.
Видно, кровавой попоной-закатом
Знак нам Всевышний подал с небес.
Не гулевать, не вздохнуть степу цвета,
Дружкой не бражничать в тесном кругу.
Аще не дати ярыжкам секрета,
Песню играю, сколь силы могу..."

...Времени шёпот в листах переноса,
Полууставом небрежным пера.
В Смутной эпохе немало вопросов,
Но и ответам не вышла пора.

Русе святая, Вселенной окрестность,
Сколь же нести свой кровавый оброк!
Кто ты на свете - одна неизвестность,
Тать или кат, да хранит тебя Бог...

РЕБЯТАМ-ПОИСКОВИКАМ

В окопе старом медальон - удача,
Прощальный внукам оберег от бед.
Ты принимала их, земля, не плача,
Ты плачешь, имя вынося на свет.

А на холме, а над часовней,
Звенящей тишины простор,
И здесь из всех грехов греховней
Берёзок шёпот, озорниц-сестёр.

Я в сотый раз скажу, что правы
Пришедшие сюда не для забавы.
Без имени в землице сыро, плохо,
Простите нас, отведшие беду.
И я последнего частицей вздоха
В ладонь беру пробитую звезду.

АФГАНЦАМ-СВЕРСТНИКАМ

Под Баграмом прощальной свечой БМД догорает,
Чёрный дым над «зелёнкой» ползёт, и ползёт, полосой.
Мой земеля-годок на афганской земле засыпает,
Мёртвой хваткой сжимая в кулак свой берет голубой.

И безмолвно проводят «груз двести» хребты-великаны,
У подъезда прощальный «курки» караул отстоят.
И слезой по утрам вас оплачут, оплачут, поляны,
Много мест на Руси, где в землице годки мои спят.

Вы прихо́дите изредка к нам в облаках-очертаньях,
Слышу, душ ваших крылья шуршат, и шуршат, в небесах.
Как же мало событий в гранитных цифирь-сочетаньях,
Только руки мальчишек, сгоревших, на чёрных стволах.

КАЗАЧЬЯ

Во степи ночной ни врага, ни дорог,
Знать бы, где жакан казачка стерёг.
Топольком упал, на ковыль, без сил,
У землицы смерть умолял, просил:

- Ой, родная мать, коли ты жива,
Ты не кровь возьми, а мои слова,
Укажи душе путь во тьме, во мгле,
Злую боль развей прахом по земле.

- Молод ты, казак, как тебя возьмёшь,
Этой ночью ты, знаю, не умрёшь.
Пулю дитятком у сердца́ носи,
Смертушки в ночи боле не проси.
Поноси с лихвой службы лет венца,
Шашку источи до крыжа-конца.
Сыромят темляк дан, не оборвёшь,
И не нам решать – где, когда умрёшь...

При Аустерлице битва. Рвутся ядра,
Ломая строй отборнейших полков.
Одно, шипя, – под ноги Александра,
Но спас царя простой солдат Петров.

- Проси, солдат, чего желаешь,
Монаршая милость без преграды.
- Царь-батюшка, коль сладко баешь,
Невесту б знатную, милее нет награды.

- Невесту? Князь Куракин, подь сюды.
Солдат Петров сгодился бы в зятья?
- С евойной морды мне не пить воды,
Но чином маловат, чтоб в сыновья.

- Вопрос иначе. Генерал Петров
Для дочки люб твоей, аль нет?
- Да маловато воинских чинов,
Дворянство не заменишь блеском эполет.

- Ну, хорошо, он с сей минуты – граф!
Кого ж те надо, старый ты козёл?
- Простите, государь, упрямый нрав,
Но где протекции, кого ты, скажут, в дом привёл?

- Протекцию??!! Петров – мой лучший друг!!!
И генерал, и титул - всё при нём.
Солдат стоял и молвит, так вальяжно, вдруг:
«Пошел он на хрен, Сань. С тобою баб мы что ли не найдём»

В трамвае бабушка чихнула.
Здоровья пожелал ей мальчуган.
- Спасибо. Табачку чуток нюхнула.
Хороший внучек ты, не фулюган.
- Ты хрен хоть нюхай, старая карга,
А пионер – он вежливый всегда!

Поручик Ржевский майской ночью,
Накинув ментик, вышел на балкон.
Увлёкшися надысь дворянской дочью,
На всю округу выразил восторга стон:
«О, как прекрасно небо, серебро луны,
Готов тебя я с нежностью обнять...!!!»
А эхо, по привычке, с леса стороны,
Сей тот момент: « ... твою мать!!!»

Февральский вечер, привокзальный туалет
И бомж, решивший счёты с жизнью кончить.
Кому я нужен? Вечный голод, денег нет.
Верёвку бы из сил последних приторочить.
На унитаз ногами. Ничего, сейчас-сейчас.
Прощай, судьба и жизни нескладуха.
Качнусь сильнее только пару раз
И провод в шею, и пришла старуха.
Но что такое? За бачком - пузырь,
На дне чуток, на посошок прощальный.
А ничего ... И сигарета, ты позырь!
Заначил, видно, мой собрат вокзальный.
Во-о, потеплело, руки не дрожат,
Сниму удавку от греха подальше.
Пушнину сдам, немного тех деньжат.
Насобираю, если встать пораньше.
Ну ты смотри, вот ведь дурак,
(бычок под шапку и за ухо)
На унитазе ... разве можно так!
Опять наладилась житуха!

Три подруги про мужей -
Разговор, о чём иначе.
Языки, как сталь ножей,
Режут правду, чуть не плача.
Молвит пе́рва: "Мой козел
Пропивает всё до нитки"
А вторая - что завёл
Бабу новую с Магнитки.
"Ну, а мне вот повезло,-
Третья гордо усмехнулась-
СИФИЛИТИК, как назло,
Счастье в жизни улыбнулось"
У подруг от сих признаний
До грудёв язык отвис.
Муж той, третьей, забегает -
"Повтори - ФИ-ЛА-ТЕ-ЛИСТ!"

"Проводы"

Герб-бумага мне такая -
Государь зовёт меня.
И сударушка, рыдая,
В поводу ведёт коня.
Ой, не слушай ты знахарок,
Нашептавших в корешок,
Мне дороже твой подарок -
Поцелуя ал-цветок.
Проводи очами-взглядом,
Я ланит твоих коснусь,
Ой, любились полем-садом,
Не забуду – я клянусь,
А весною с сыном-чадом
Встретишь, значит, я вернусь ...

"Война, солдатик, ..."

«Дум-дум» австрийской с подвываньем свист
В окоченевший страх мой не добавил льдинок,
В окоп багрянцем осени рябины бросив лист,
Перчаткой вызова на бесконечный поединок.

Шрапнель в сентябрьском небе сыпала горох,
Привычно вши пригрелись, твари, на лопатках.
Bregiet трофейный на стальном шатлене Figaro
Пробил обед –винтарь бери, и в поле, в грядку.

Не трудно в окуляр макушку каски мне сыскать
Людей-мишеней, приподнявшихся в окопах-доньях,
И довести чужую жизнь до перекрестия-садка
Пятизарядной «мосинкой» в недрогнувших ладонях.

Нет, не раскаянье за горло, просто – духота,
И надо одному побыть минуту, под ольхою,
Где можно плакать, биться в землю, хохотать...
Война, солдатик, - место зверское, глухое...

"Таксист Иван Григорьевич. Париж, 1925 год."

Мазурии ты помнишь сёла-города?
Прижал на кочках нас тогда германец...
Чинам пониже полагалась борода,
Нам, юнкерам безусым, лишь румянец...

Легла в снег Августовский молодежь,
На бога и судьбу грешно сердиться...
В болотной жиже тел их не найдешь,
В озёрах православным ликом лица...

Война-разруха, скольких ты людей
Окопной правдой повязала круговою...
Да, покосила племя русское живое,
Эх, сводня старая, костлявая, владей...

В царя я с верой уши отморозил заодно,
Таксист парижский и зовусь Ван-Гогом...
Всё потерял в болотах Пруссии, но
Храню любовь щемящую к дорогам
Далёкой родины, её судьбе, тревогам...
Хоть и забыла нас она давно.

"Гатчинская школа воздухоплавания"

Ньюпор-товарищ валится вбок,
Цепляясь винтом за облако яро.
Педали, педали не слушают ног,
Минута осталась о землю удара.

Может, дотянем ещё до своих,
Выше, друзья, разбитые морды!
Ждали и ждут сыновей города
Молитвой своих небес голубых.

Я каторжник неба, навечно прикован
К нему фюзеляжем желто-морковным.
Мы вместе гребём сквозь тучу-грозу,
Чтобы наградой - лоскутьев пятнистых
Полей, перелесков родных, что внизу,
И гатчинской мызы домиков чистых.

"Петроград. Июль 1917"

Бушлат на палец, братишка, за спину.
Бушует лето. Гуляй Россия!
Литейный крыт форменкой черно-иссину,
Июль в Петрограде бело-синий.
Жарой на Васильевском Стрелка согрета.
Курсистки смешливые. Тает конфета.
Псом задремал старый мир у лафета.
Казачие сотни. На пике качается лето ...

"Тачанка"

В хмельном безумстве, во степи просторе,
свинцовым ливнем достучаться до небес,
и с визгом рикошета трассерных чудес
распять судьбу свою гвоздями траекторий
на чёрном небосводе, обагряя кровью путь
в геенну или райские сады - узнаем вскоре,
«МЫ НЕ РАБЫ, РАБЫ НЕ МЫ» - и это наша суть,
звезда тавром на счастье наше или горе
из ящика патронного, что мы открыли,
и кони, удила в кровавой пене, нам подстать,
и понесли тачанку лавы конной крылья,
безумство – песне храбрых во степи мешать,
ДАЁШЬ! - шрапнелью хрип под облака вразлёт,
ДАЁШЬ! - и веером свинца «максимка» мой даёт!

"Мальчишам-Кибальчишам Эпохи"

С Мальчишами уходит их Тайна.
Видно, ходу времён так угодно...
На разъезд мы нарвались случайно,
Когда степь была песней свободна.
Революций не сделать по плану,
Шашки ввысь! Есть наган и любовь!
И валюсь я с седла, кровью пьяный,
Шар земной потащив за собой...
А багрянцем луны ночь-эпоха смеялась,
Что нас много навечно с ней оставалось...
Снов ковыльных покой не разбудят
Воровские шаги вороного коня,
А эпоха, конечно, забудет
И его, и тебя, и меня.

«Первое января»

Шпицрутенов похмельных прутья
По голове безжалостно, по медной.
Калейдоскопа одеяльные лоскутья
Тепла издёвкой дрожи тела бедной.

Такому празднику нельзя и сниться,
Стозевно чудище не лайя и ослепло.
Ох, тяжела в году ты, первая страница,
От фейерверков новогодних пепла.

Пустых бутылок пятый угол ложью,
Паркета лёд коварен гад узорный.
Вот керлинг-кегельбан! И с дрожью
В рулетку мандарин бросаю черный,

И «сотку» наливаю, хоть и плачу.
Пойдёт, пойдет... Я заставлять умею!
Ну, вот и всё, я снова что-то значу,
И год прекрасен будет - я лелею.

«Бичую…»

Бичую. На задах кафе.
Привык. Руками и без вилок.
Один пью. Сдохну тоже. Под-шафе.
Вчера избили. Суки. Сапогом в затылок.
(...как страшно, мама, очерти мне мелом круг
по слизи на асфальте, рваной жести кровель...
прости, я знаю не придёшь, но верю, вдруг
мелькнет в толпе бульварной милый профиль...)
Гной слёз. Из мути умных глаз. Бессвязна речь.
Жизнь полотно. У ног. Чужая. Грязь батиста.
Судьба и крест чужие. Всхлипом плеч.
Чужой на майке номер. Футболиста.

«А может…?»

Похмельной пропасти кошмары - ночь и день,
И мозга запредельной боли гвоздь и маята.
Алкаш-вампир ты, не дающий людям даже тень,
В сортир спустивший жизнь, нача́тую с листа.

Февраль в разбитое окно когтём царапает колючим
И форточкой испорченных курантов в стену бьёт.
Ночь или день? С вопросом кольцевым, гремучим,
Гремя авоськой, к двери жажда яда нас влечёт-ведёт.

Ты кто? - А ты? Но в зеркале разбитом – пустота,
В прихожей, как и во вселенной, - ни живой души.
Христос на грязной стенке с календарного листа
С любовью боли смотрит в исковерканной тиши.

Ступени вниз ... и по наклонной ... может - знаки?
А где те монстры? По углам сидят, но нет следов ...
Скорей на волю и в ларёк, чтобы трехглавые собаки
Во мне не рвали мерзких и вонючих на куски котов ...

Дверь настежь ... свет! И слава Богу – день!
И шумных улиц - тошнотворность, пустота.
Но в тусклом свете вдруг увидел слабенькую тень ...
Моя она! А может, можно всё опять начать с листа ...?

«Вокзал»

Колбаска и хлеб на газете «Гудок»,
Столом бесконечности ржавые трубы.
Под ватник ползучий ноябрь-холодок,
Да водки стакан, обжигающий губы.

За стылую грязь, если можешь, прости,
Цветом увядшим, прошу, не неволь же.
Взрывчаткой обид рвали счастья пути,
В злобе кровавой, кто громче, кто больше.

Думать мне зябко про буйство весны,
Невмоготу в май цветущий мне мчаться.
Сюром плевков привокзальные сны,
В их толчее с тобой не встречаться.

Последним приютом шумный вокзал,
Ангел отставших, истерзанных судеб.
Здесь нет никого, кто любил тебя, знал,
И много таких, кто с жизнью не судит.

«Депрессняк»

Что, душонка, вымерла?
Чёрный белый день ...
Не зовут по имени,
Отчество, как тень ...
А кривому зеркалу
Глаз не утаить,
Надо бы для верности
Очи затемнить ...
И костяшки хрустнули,
Боли нет в руке.
Даже не почувствовал
Крови на щеке ...

«Жизнь ушла за перевал...»

А жизнь давно ушла за перевал,
Не мне судить, поправьте, если в чём замечен...
Ты никогда грехи свои не прикрывал,
И под чужие подставлять старался плечи.

Толпа ошибок за тобой пойдет,
Но я прошу – не доверяй ты слухам,
Что бездну полыньи затянет лед,
И чёрная вода нам будет пухом.

...Но вновь на хрупкий лёд выходишь ты,
За что такая боль друзьям и близким?!
Мой друг, не думай, что подводные хребты
Твоим талантам станут обелиском ...

«Пора завязывать...»

Одеялом с головой дня последней страницей,
спасенья каморой удушья сна углекислым
укрываюсь, забиваюсь, чтобы вновь вереницей
баранов забыться, расстаться со смыслом
драки вечной за место под солнцем и в нише,
за право плебея назвать своим гения почерк,
расталкивая всех, тащить своё эго выше и выше,
чтоб грязный пятак втиснуть в золото строчек,
гвоздём процарапав по мрамору хамское имя,
зачислив себя в особы особо субтильных
и уподобившись варвару в захваченном Риме,
испражниться глумливо в алтарный светильник...

«В психушке»

Зачем я рассказал о людях-птицах,
О городах, чьи видел я в ночи огни,
О том, как мы могли взлетать, садиться...
Зачем? Чтобы влачить в больнице дни?

Два дюжих санитара, антихерувимы,
И день и нощно стерегут мою постель.
Нет мира здесь и неба нет, одни мы
В ковчеге бытия стальных петель.

Зачем мне рукава, как крылья, свили?
А вдруг и вправду улетит чудак...
Нет истины и правды в этом мире,
И царство на земле устроено не так.

Не могут небо покорить одни машины.
Сталь без души – губительная ложь,
Как репродукция на принтере картины...
Зачем я рассказал? Ты, доктор, не поймёшь...

НА РАСКОПКАХ
(на землях Поволжья)

Косы – ржавым металлом,
От коня – удила
Под земным покрывалом
Сень веков берегла.

На раскопках – забвенье.
След пожара… Беда…
Что сгубило селенье?
Мор иль вражья орда?

Черепки бывшей чаши…
Серп… Одна из подков…
Кто? Мордва иль чуваши
Здесь имели свой кров?

Или россы осели
Средь полей и берёз?..
Хлеб творили на хмеле,
С песней шли на покос…

Жёны деток рожали,
Умножая свой род,
И, наверно, держали
Скот и свой огород,

И, как в сказках, сажали
Репу или горох,
И серпом жито жали,
Чтоб испечь колобок…

С крепко въевшейся сажей –
Наконечник к копью…
Лишь догадки подскажут –
Что сгубило семью…

З.С. Громова (г.Самара)